Большое сердце - Лавренёв Б.А.

Он стоял перед капитаном — курносый, скуластый, в ку­цем пальтишке с рыжим воротником из шерстяного бобрика. Его круглый носик побагровел от студёного степного сухо­вея. Обшелушённые, посинелые губы дрожали, но тёмные глаза пристально и почти строго были устремлены в глаза капитана.
Он не обращал внимания на краснофлотцев, которые, любопытствуя, обступили его, необычного тринадцатилетнего посетителя батареи. Обут он был не по погоде: в серые парусиновые туфли, протёртые на носках, и всё время пере­минался с ноги на ногу, пока капитан разбирал препрово­дительную записку, принесённую из штаба участка связным краснофлотцем, приведшим мальчика.
«...Был задержан утром у переднего края... По его пока­заниям, он в течение двух недель наблюдал за немецкими силами в районе совхоза «Новый путь»... Направляется к вам как могущий быть полезным для батареи...»
Капитан сложил записку и сунул её за борт полушубка. Мальчик продолжал спокойно смотреть на него.
—  Как тебя зовут?
Мальчик выпрямился, вскинув подбородок, и попытался щёлкнуть каблуками, но лицо его свело болью, он испуган­но взглянул на свои ноги и, понурясь, торопливо сказал:
—  Николай Вихров, товарищ капитан.
Капитан посмотрел на его туфли и покачал головой:
—  Мокроступы у тебя не по сезону, товарищ Вихров. Ноги застыли?
Мальчик потупился. Он изо всех сил старался удержать­ся от слёз. Капитан подумал о том, как он пробирался ночью в этих туфлях по железной от мороза степи. Ему самому стало зябко. Он передёрнул плечами и, погладив мальчика по красной щеке, сказал:
—  Добро! У нас другая мода на обувь... Лейтенант Козуб!
Маленький крепыш лейтенант козырнул капитану.
—  Прикажите начхозу немедленно подыскать и принести мне в каземат валенки самого малого размера.
Козуб рысью побежал исполнять приказание. Капитан взял мальчика за плечо:
—  Пойдём в мою хату. Обогреешься — поговорим.
В командирском каземате, треща и гудя, пылала печь. Краснофлотец помешивал кочерёжкой угли. Оранжевые отблески дрожали на белой стене. Капитан снял полушубок и повесил на крюк. Мальчик, озираясь, стоял у двери. Ве­роятно, его поразила эта сводчатая подземная комната, сверкающая эмалевой белизной, залитая сильным светом лампы.
— Раздевайся, — предложил капитан. — У меня тут жар­ко, как на артековском пляже в июле. Грейся!
Мальчик стянул с плеч пальтишко, аккуратно свернул его подкладкой наружу и, привстав на цыпочки, повесил поверх капитанского полушубка. Капитану понравилось его бережное отношение к одежде. Без пальто мальчик оказался маленьким и очень худым. Капитан подумал, что он, наверно, крепко поголодал.
— Садись! Сперва закусим, потом дело. Был, понима­ешь, в старое время какой-то полководец, который изрёк, что путь к сердцу солдата пролегает через желудок. До­вольно толковый был мужик. Боец с полным животом сто­ит пяти голодных... Чай любишь крепкий?
Капитан доверху налил свою толстую фаянсовую круж­ку тёмной дымящейся жидкостью. Отрезал здоровый ло­моть буханки, наворотил на него масла в палец толщиной и увенчал это сооружение пластом копчёной грудинки.
Мальчик почти испуганно покосился на этот чудовищ­ный бутерброд.
—  Клади сахар!
И капитан придвинул гостю отпилок шестидюймовой гильзы, набитый синеватыми, искристыми, как снег, кус­ками рафинада. Мальчик исподлобья посмотрел на капи­тана странным взглядом, осторожно взял кусочек сахару поменьше и положил рядом с чашкой.
—  Ого!—засмеялся капитан. — Вон как ты от сладкого отвык. У нас, брат, так чай не пьют. Это только напитку порча.
И он с плеском бухнул в кружку увесистую глыбу са­хара. Худое лицо мальчика сморщилось, и из глаз на стол закапали неудержимые, очень крупные слёзы. Капитан вздохнул, придвинулся и обнял костлявые плечи гостя.
—  Ну, полно! — произнёс он весело. — Брось! Что было, то сплыло. Здесь тебя не обидят. У меня, понимаешь, вот такой же павиан, вроде тебя, есть, только Юркой зовут. А во всём прочем — как две капли, и нос такой же, пуго­вицей.
Мальчик быстрым и стыдливым жестом смахнул слёзы.
— Это... я ничего, товарищ капитан... Я не за себя раз­нюнился... Я маму вспомнил.
— Вон что... — протянул капитан. — Маму? Мама жива?
— Жива. — Глаза мальчика засветились. — Только го­лодно у нас. Мама по ночам от немецкой кухни карто­фельные ошурки собирала. Раз часовой её застал. По ру­ке — прикладом... До сих пор рука не гнётся...
Он стиснул губы, и из глаз его уплыла нежность. В них родился жёсткий и острый блеск. Капитан погладил его по голове:
— Потерпи... Маму выручим. Ложись вздремни немного.
Мальчик умоляюще посмотрел на капитана:
— Потом... Я не хочу спать. Сперва расскажу про них.
В его голосе был такой накал упорства, что капитан не настаивал. Он пересел к другому краю стола и вынул блокнот:
— Ладно, давай!.. Сколько, по-твоему, немцев в сов­хозе?
Мальчик ответил быстро, без запинки:
—  Первое — батальон пехоты. Баварцы. Сто семьдесят шестой полк двадцать седьмой дивизии. Прибыли из Гол­ландии.
Капитан удивился такой точности ответа:
— Откуда ты это знаешь?
— Видел на погонах цифры. Слушал, как разговарива­ли. Я по-немецки в школе хорошо занимался, всё пони­маю... Потом рота мотоциклистов-автоматчиков. Взвод сред­них танков. По северному краю совхоза окопы. Два дота с полевыми и противотанковыми пушками. Они сильно укрепились, товарищ капитан. Всё время цемент грузови­ками таскали. Я из окошка поглядывал.
—    Можешь точно указать местоположение дотов? — спросил, подаваясь вперёд, капитан. Он вдруг понял, что перед ним не обыкновенный мальчик, а очень зоркий, со­знательный и точный разведчик.
— Большой дот у них на бахче за старым током... А другой...
— Стоп! — прервал капитан. — Это здорово, что ты так хорошо всё выследил. Но, понимаешь, мы же в твоём совхозе не жили. Где бахча, где ток — нам неизвестно. А морская десятидюймовая артиллерия, дружок, штука серьёзная. Начнём гвоздить наугад, много лишнего перекрошить можем, пока в точку посадим. А там ведь и наши люди есть... И мама твоя...
Мальчик взглянул на капитана с недоумением:
— Так разве у вас, товарищ капитан, карты нет?
— Карта есть... Да разве ты в ней разберёшься?
— Вот ещё, — сказал мальчик с небрежным превосход­ством,— у меня же папа геодезист. Я сам карты чертить могу... Папа теперь тоже в армии... Он командир у сапё­ров!— добавил он с гордостью.
—  Выходит, что ты не мальчик, а клад, — пошутил ка­питан, развёртывая на столе штабную полукилометровку.
Мальчик встал коленками на табурет и нагнулся над картой. Лицо его оживилось, палец упёрся в бумагу.
— Вот же, — сказал он, счастливо улыбаясь, — как на ладошке. Карта у вас какая хорошая! Подробная, как план... Вот тут за оврагом и есть старый ток.
— Он безошибочно разбирался в карте, как опытный топо­граф, и вскоре частокол красных крестиков, нанесённых рукой капитана, испятнал карту по всем направлениям, засе­кая цели. Капитан был доволен.
— Очень хорошо, Коля! — Он одобрительно потрепал по плечу мальчика. — Просто здорово!
И мальчик, на мгновение перестав быть разведчиком, по-ребячьи прижался щекой к капитанской ладони. Лас­ка вернула ему его настоящий возраст. Капитан сложил карту:
—  А теперь, товарищ Вихров, в порядке дисциплины — спать!
Мальчик не противился. Глаза у него слипались от сытной еды и тепла. Он сладко зевнул, и капитан ласково уложил его на свою койку и накрыл полушубком. Потом вернулся к столу и уселся за составление исходных рас­чётов. Он увлёкся и не замечал времени. Тихий оклик оторвал его от работы:
— Товарищ капитан, который час?
Мальчик сидел на койке встревоженный. Капитан отшу­тился:
— Спи! Тебе что до времени? Начнётся драка — раз­будим.
Лицо мальчика потемнело. Он заговорил быстро и на­стойчиво:
— Нет, нет! Мне же назад надо! Я маме обещал. Она будет думать, что меня убили. Как стемнеет — я пойду.
Капитан изумился. Он и предположить не мог, что мальчик всерьёз собирается вторично проделать страшный путь по ночной степи, который случайно удался ему однаж­ды. Капитану казалось, что его гость не вполне проснулся и говорит спросонок.
— Чепуха! — рассердился капитан. — Кто тебя пустит? Если даже не попадёшься немцам, то в совхозе можешь угодить под наши снаряды. Спи!
Мальчик насупился и покраснел:
—  Я немцам не попадусь. Они ночами от мороза по домам сидят. А я все тропочки наизусть... Пожалуйста, пустите меня.
Он просил упрямо и неотступно, и капитану на мгно­вение пришла мысль: «А что, если весь рассказ мальчуга­на— обдуманная комедия, обман?» Но, заглянув в ясные детские зрачки, он отбросил это предположение.
—  Вы же знаете, товарищ капитан, что немцы не позво­ляют никому уходить из совхоза. Если меня хватятся утром и не найдут, маме худо будет.
Мальчик явно волновался за судьбу матери.
— Есть... всё понял, — сказал капитан, вынимая часы.— Сейчас шестнадцать тридцать. Мы пройдёмся с тобой на наблюдательный пункт и ещё раз сверим всё. Когда стем­неет, тебя проводят. Ясно?
На наблюдательном пункте, вынесенном вплотную к пе­хотным позициям на рубеже, капитан сел к дальномеру. Он увидел холмистую крымскую степь, покрытую голубыми полосами снега, нанесённого ветрами в балки. Розовый свет заката умирал над полями. На горизонте темнели узкой полоской сады далёкого совхоза.
Капитан долго разглядывал массивы этих садов и бе­лые крапинки зданий между ними. Потом он подозвал маль­чика:
—  Ну-ка, взгляни! Может, маму увидишь.
Улыбаясь шутке капитана, мальчик взглянул в окуляр. Капитан медленно поворачивал штурвальчик горизонталь­ной наводки, показывая гостю панораму родных мест. Вне­запно Коля отстранился от окуляра и мальчишески радостно затеребил капитана за рукав:
— Скворечня! Моя скворечня, товарищ капитан! Чест­ное пионерское!
Удивлённый капитан нагнулся к окуляру. В поле зрения, высясь над сеткой оголённых тополевых верхушек, над зе­лёной в пятнах ржавчины крышей, темнел на высоком шесте крошечный квадратик. Капитан видел его совсем отчётливо на бледно-сизом небе. И это натолкнуло его на неожиданную мысль. Он взял Колю под локоть, отвёл его в сторону и ти­хо заговорил с мальчиком под недоуменными взглядами краснофлотцев-дальномерщиков.
— Понял? — спросил капитан.
И мальчик, весь просияв, кивнул головой.
Небо потемнело. С моря потянуло ледяной колкостью зимнего ветра. По ходу сообщения капитан провёл Колю на рубеж. Он вызвал командира роты, рассказал ему вкрат­це дело и приказал вывести мальчика скрытно за рубеж... Два краснофлотца канули с мальчиком в темноту.
И капитан смотрел вслед, пока не перестали белеть но­вые валенки, принесённые мальчику в командный каземат начхозом батареи. Капитан ждал с тревогой — не грянут ли в этой тьме внезапные выстрелы. Но всё было тихо, и ка­питан ушёл к себе на батарею.
Ночью ему не спалось. Он без конца пил чай и читал. Перед рассветом он был уже на наблюдательном пункте.
И как только на востоке посветлело и можно было разли­чить на этой светлеющей полосе крошечный квадратик, он подал команду. Первый пристрелочный залп башни раско­лол тишину зимнего утра. Гром медленно покатился над полями. И капитан увидел, как тёмный квадратик на шесте качнулся дважды и, после паузы, в третий раз.
— Перелёт... вправо, — перевёл для себя капитан и скомандовал второй залп.
На этот раз скворечня не шевельнулась, и капитан пере­шёл к огню на поражение обеими башнями. С волнением артиллериста он наблюдал, как в дыму разрывов полетели кверху глыбы бетона и брёвна. Он усмехнулся и после трёх залпов перенёс огонь на вторую цель. И снова скворечня вела с ним дружеский немой разговор. Огонь обрушился туда, где красный крестик на карте отметил склад горючего и боеприпасов. На этот раз капитану повезло с первого залпа. Над горизонтом полыхнула широкая полоса бледного огня. В туче дыма исчезло всё: деревья, крыши, шест с тём­ным квадратиком. Взрыв был очень сильный, и капитан с тревогой подумал о том, что мог наделать этот взрыв.
Запищал телефон. С рубежа просили прекратить огонь. Морская пехота, пошедшая в атаку, уже продвинулась к немецким окопам.
Тогда капитан вскочил в коляску мотоцикла и в откры­тую помчался по полю на рубеж. От совхоза доносился пулемётный треск и удары гранат.
Ошеломленные немцы, потеряв опорные точки, сопротив­лялись слабо. С околицы уже мигали весёлые флажки сема­фора, докладывая об отходе противника.
Бросив мотоцикл, капитан побежал напрямик, через степь, по тому месту, где ещё накануне появление человека вызывало шквал свинца. Над садами совхоза плыл серо-белый дым горящего бензина, и в нём глухо рычали рву­щиеся снаряды.
Капитан торопился к зелёной крыше между надломленными тополями. Ещё издали он увидел у калитки закутанную в платок женщину. За её руку держался маль­чик. Завидев капитана, он кинулся ему навстречу. Капитан с ходу подхватил мальчика и стиснул его. Но мальчику, видимо, не хотелось в эту минуту быть маленьким. Он упёрся руками в грудь капитана и рвался из его объятий. Капитан выпустил его. Коля стал перед ним, приложив руку к рыжей шапчонке:
— Товарищ капитан, разведчик Вихров задание вы­полнил.
Подошедшая женщина с замученными глазами и уста­лой улыбкой протянула руку капитану:
—    Здравствуйте!.. Он так вас ждал... Мы все ждали. Спасибо, родные!
И она поклонилась капитану хорошим, глубоким рус­ским поклоном. Коля стоял рядом с капитаном.
—    Молодец! Отлично справился!.. Страшновато было на чердаке, когда мы начали стрелять? — спросил капитан, привлекая мальчика к себе.
—    Страшно! Ой, как страшно, товарищ капитан! — чистосердечно ответил мальчик. — Как первые снаряды ударили, так всё и зашаталось, будто проваливается. Я чуть не махнул с чердака. Только стыдно стало. Сам себе говорить начал: «Сиди... сиди!» Так и досидел, пока склад рвануло. А после и не помню, как внизу очутился.
И, сконфузясь, он уткнулся лицом в полушубок капита­на, маленький русский человек, тринадцатилетний герой с большим сердцем — сердцем своего народа.